Мелекуш

Проводя много часов в залах  Государственной Публичной библиотеки им. М.Е.С-Щедрина в поисках любых исторических сведений о чуть было не утраченной восточной породе, я случайно натолкнулась на одну повесть. В ней настолько ярко и зрелищно описывается охота султана Кенисара с тазы на сайгаков, что я посчитала бы просто преступным не поместить рассказ очевидца в свой сайт. Это песнь песней… ВОТ ОН.

Карабутакский охотник

 (Рассказ туркестанца)

           По небольшой ложбинке среди степи раскинулась живописная группа всадников. Солнце блестит на серебряном уборе поджарых коней, на золотом шитье бархатных и  ковровых чепраков. Всадники в легких халатах, заправленных в широкие желтые чомбары, на головах остроконечные шляпы из белого войлока с красными отворотами. Почти у каждого из них на сворах по две и по три борзых собаки, закрытых попонками, у других впереди седла, на особых подставках, сидят черные беркута в кожаных колпачках с высокими султанчиками из пушистых перьев филина…

           Султан Кенисара на охоте…

Он одет так же, как и другие; под ним дорогой туркменский аргамак, закрытый по крупу широкою попоною из темно-золотого бархата, на своре пара кровных тазы,- стройных грациозных животных, с мягкою, шелковистою шерстью ярко-рыжего цвета, с висячими ушами, опушенными волнистою бахромою, с тонкими хвостами, опущенными книзу и загнутыми в красивое кольцо. Около него старый Каратай, распорядитель охоты, человек двадцать приближенных и сподвижников, в числе которых и Мирза Урусбай, с парою черных тазы на шелковой сворке.

            Каратай долго всматривался в ровную степь своими узкими, невероятно зоркими глазами, наконец, произнес с сомнением в голосе:

-Кажется, заезжают… Смотри, султан, вон за этими барханчиками с кустами чия, влево от марева…

-Не вижу… отозвался тот, внимательно бегая глазами по обрезу горизонта. Эй, Мирза-Урусбай, ты очень зоркий, посмотри что там мышь ли крадется, или джигит едет!.. обратился он к Урусбаю.

Кругом весело засмеялись. Урусбай, имевший в сущности прекрасное зрение, считался между степняками чуть ли не слепым.

-Где ему со своими совиными глазами рассмотреть мышь в степи! - заметил Каратай. Едем мы раз вдоль озер, с соколами охотились, сидит на воде вереница гусей. Смотрел-смотрел он и говорит: что  это такое, как будто на лодку похоже, а в ней люди сидят… Это он гусиные головы за людей принял!…

-Ну зачем же врешь, Каратай? - оправдывался, среди хохота окружающих, сконфуженный Урусбай. Про лодку я шутя  сказал, а про людей и не говорил вовсе…

-Не соврешь,  красно и весело не скажешь, мирза!.. наставительно сказал Каратай. А то вот другой раз…

-Заезжают! заезжают! послышалось с краю  линии крик одного уж чересчур зоркого охотника.

-Где?.. встрепенулся Каратай.

-А вон, гляди, от песков двигаются, от песков!

Каратай привстал на стременах и так и впился в степь; то же сделали почти все всадники. Напрягал глаза до боли и Урусбай, но видел только ярко освещенную солнцем желтую равнину, бугры песку на горизонте, да прозрачные разливы марева…

-Эге!.. Вон где заезжают, вон вытягиваются полукругом!.. радостно заговорил Каратай, указывая султану на микроскопические точки, двигавшиеся у песчаных бугров. Так, хорошо, охватывают верно!.. говорил он одобрительно.

-Эй, собак купать! крикнул он нукерам громким начальническим голосом.

Засуетились всадники. Нукеры сняли с седел небольшие туруски и начали окачивать борзых согревшеюся уже водою и гладить мокрыми руками шелковистую шерсть. Урусбай соскочил с лошади и начал сам купать свою свору; другие подтягивали подпруги седел и вытирали ноздри лошадей рукавами халатов. Только один султан сидел неподвижно на своем аргамаке и зорко всматривался в степь горящими глазами. Собаки ожили от жары, жадно лизали себе бока и порывались валяться, но им не давали.

-Мочи хорошенько! покрикивал Каратай, наблюдая за купаньем. Вон жара какая, загорятся!..

-Ге! Подняли! подняли! Вон пошли, вон!.. сдержанно крикнул визгливым голосом зоркий охотник.

Все торопливо вскочили на лошадей, вытянулись в линию, припали к седлам и впились в степь прищуренными глазами. Сделал усилие и Урусбай и наконец рассмотрел… Широким полукругом двигались черные точки всадников, а впереди их быстро неслось легкое облачко серой пыли…

-Ну будет гонка!... заметил стоявший рядом с Урусбаем охотник. Близко их подняли, не замучаются долго…Не все собаки выдержат такую жару…

-Мои выдержат! самодовольно отозвался Урусбай и восторженно посмотрел на своих как выточенных из стали собак. Не я буду, если не затравлю пару…

-Трудно, мирза, это не корсак… зарежешь и собак и лошадь!..

Ближе и ближе полукруг всадников, яснее пыльное облачко посредине… Шибко все это двигается на притаившихся охотников, едва доносится гиканье и дикий визг загонщиков… Еще несколько минут напряженного ожидания. Впереди пыльного облачка начали вырисовываться какие-то желтоватые животные, бегущие несколько вразброд. Пропали на секунду за изгибом местности, бойко вынеслись опять на ровную степь.. Это косяк сайгаков, голов в полсотни. Вот уже совсем близко – и версты, пожалуй, не будет.. Впереди несется рослый горбоносый козел с острыми рожками, заложенными на спину… Охотники, лошади, собаки – все замерло на месте, притихло, только пестренький, бойкий кречет, взятый неизвестно зачем, бился на руке у одного из нукеров и оглашал степь задорным, диким клекотом…

Близко… Не дойдя шагов двухсот до охотников, передовой козел умерил несколько свой бег, удивленно глянул на пеструю линию охотников и круто повернул в сторону; за ним бросилось и все стадо... Но в то же мгновение задрожал воздух от дружного гиканья и визга, застонала степь от топота поднятых с места в полный карьер лошадей, с громким клекотом взвились кверху ловко брошенные опытною рукою беркута,  вынеслись вперед борзые… Наддал вдруг передовой козел, сильнее покосил в сторону, понесся стрелою, но в то же время резнул воздух металлический свист, черная птица сложила крылья и пошла в угон по крутой нисходящей линии… Еще наддал козел, мотнул головою с острыми рубчатыми рожками, вытянулся в желтую, невероятно быстро мелькающую линию, но вдруг забороздил носом землю... Огромная птица впилась ему когтями в шею и спину, хлестнула крыльями по глазам и свирепым шиканьем начала быстро клевать в голову, шею, бока… Привстал было козел,  вырвал из беркута клок перьев ловким ударом рогов, но сбоку налетели рыжие тазы султана и растянули… Еще резанул в воздухе металлический зловещий свист крыльев бьющего без промаха беркута, кувыркнулся другой сайгак… Молчаливая до того времени пустыня оглашается неистовым гиканьем, топотом лошадей, жалобным блеяньем прикалываемых сайгаков…

Урусбай, с диким, ордынским криком, бросился в лоб  растерявшемуся от неожиданности сайгаку, указал собакам. Те быстро пометили, вынеслись вперед и через минуту, не успевшая прийти с себя и справиться, антилопа покатилась в облаке пыли… Свалиться с лошади и  приколоть было для Урусбая делом нескольких секунд.

Справившись с этою,  он опять вскочил на лошадь и понесся в степь Уцелевшие сайгаки были уже далеко и уходили в разные стороны; он выбрал одного, бывшего поближе других, указал его собакам и с гиком поскакал; хоть и было до него больше версты, но зоркие тазы пометили, в несколько прыжков далеко опередили хозяина, и пошли…

Между тем на месте первой встречи сайгаков копошатся кучки народа, слышится громкий клекот и шипенье рассвирепевших беркутов; один за другим уносятся в стороны, теряются в неоглядной степи всадники, бросившиеся за уцелевшими сайгаками.

Несется Урусбай по плоской равнине, пышет в лицо горячим ветром сухой воздух, давно свалилась с головы войлочная шляпа.. Он впал в какое-то опьянение, не замечает что делается позади и по сторонам; глаза прикованы к быстро мелькающей впереди желтой точке, одна мысль в голове: скорее нагнать эту точку… Разошелся кровный аргамак, забрал поводья, распластался во весь мах; легкие некованные копыта едва касаются земли… Сначала он сильно отстал от скачущих впереди собак, но теперь идет как будто все на одном расстоянии. Быстро мелькают впереди черные точки идущих рядом борзых, быстро подаются вперед, но кажется еще быстрее уходит сайгак: это не заяц-ковыльник, не матерый волк, не горная лисица, его не возьмешь одной быстрой угонкой, не сшибешь молодецким броском… Быстрее ветра летит горбоносая антилопа, мячиком скачет через встречные кустики сухого чия, вытягивается в струнку на ровном месте, испуганно пофыркивает, поводит стройными ушами… Идет, кажется, во всю силу, во всю мочь, но сзади все топочет что-то и чем дальше, тем все слышнее и слышнее…

Прошло с полчаса отчаянной скачки – изнемог сайгак, начал сдаваться; душит страшная полуденная жара… Тяжело уже похрапывает конь у охотника, но все еще идет в полный ход. Одни только собаки, необыкновенно крепкие и неутомимые, дружно скачут почти рядом, не горячась, не порываясь вперед, а ровно, упорно…

Еще несколько минут – сократилось расстояние между собаками и козою всего на сотню шагов; ослабевает она, сильнее пофыркивает, туманятся ясные глаза. Набежал спереди высокий куст чия – не прыгнула через него, а обошла стороною: не хватило сил на прыжок… Видит охотник, что собаки настигают, загорячился, загайкал, стегнул коня ногайкою… Наддали собаки, несколько раз перегнали одна другую и покатились вместе с козою в облачке степной пыли… До слуха охотника долетело громкое жалобное блеянье…

Собаки сделали угонку с небольшого расстояния и взяли без броска, которого они не знают.

-Куда же это я заехал? думал Урусбай, выводя взмыленную лошадь и посматривая по сторонам. Он теперь только опомнился от охватившего его волнения.

Кругом его расстилалась голая пустыня без всяких признаков жизни. Только в одном месте, на небольшом насыпном бугре, возвышалась круглая мазарка, поставленная над могилою какого-то степного батыра. Кирпичный свод, выведенный правильным полукругом, в одном месте уже провалился, но у входа стояли две высокие жерди в несколько наклонном положении, с привешенными к ним металлическими шарами и черными конскими хвостами. Место было совершенно незнакомое; Урусбай рисковал заплутаться, что в этой пустыне на целые сотни верст было также опасно, как и в дремучих лесах северной России. Солнце жгло его бритую, закрытую только одною тюбетейкою, голову, - томила жажда. Долго он раздумывал и припоминал, наконец, сообразил, взвалил сайгака на седло и тихо двинулся по направлению к югу.